Tanka...

Edvard Munch - The Kiss
Да, сном, и только сном, должны его назвать!
И в этом мне пришлось сегодня убедиться:
Мир – только сон…
А я-то думал – явь,
Я думал – это жизнь, а это только снится…

Tanka...

О, этот мир, печальный мир и бренный!
И всё, что видишь в нём и слышишь, - суета.
Что эта жизнь?
Дымок в небесной бездне,
Готовый каждый миг исчезнуть без следа…

Человеческое, слишком человеческое...

Жизнь состоит из редких единичных мгновений высочайшего значения и из бесчисленно многих интервалов, в которых в лучшем случае нас окружают лишь бледные тени этих мгновений. Любовь, весна, каждая прекрасная мелодия, горы, луна, море – всё это лишь однажды внятно говорит сердцу – если вообще когда-либо внятно говорит. Ибо многие люди совсем не имеют этих мгновений и суть сами интервалы и паузы в симфонии подлинной жизни.

Фридрих Ницше...

Одно нужно иметь: либо от природы лёгкую душу, либо душу, облегчённую искусством и знанием.

Все крайне индивидуальные мероприятия жизни возбуждают людей против того, кто к ним прибегает; они чувствуют, что необычайный образ жизни, которым пользуется для своего блага такой человек, унижает их, как обыденных существ.

Кто глубже мыслит, знает, что он всегда не прав, как бы он ни поступал и ни судил.

Один держится за какое-либо мнение, потому что он горд тем, что сам дошёл до него, другой – потому, что он с трудом научился ему и гордится тем, что постиг его, т.е. оба из тщеславия.

Доброе дело так же боязливо избегает света, как и злое дело: последнее боится, что когда оно станет известным, наступит боль (через наказание), первое же боится, что когда оно станет известным, исчезнет удовольствие (именно, то чистое удовольствие от самого себя, которое тотчас же прекращается, как только привступает удовлетворение тщеславия).

Талант иного человека кажется меньшим, чем он есть, потому, что он ставит себе всегда слишком большие задачи.

Человек наедине с собой...

Убеждения суть более опасные враги истины, чем ложь.

Когда человек хочет стать героем, то сначала змея должна стать драконом, иначе у него не будет надлежащего врага.

Истина находит меньше всего представителей не там, где опасно его высказать, а там, где скучно это сделать.

Лица, в благожелательном отношении которых к нам мы не всегда уверены, тогда как какое-либо основание (например, благодарность) обязывает нас со своей стороны поддерживать видимость безусловной симпатии, мучают наше воображение гораздо больше, чем враги.

Мы так охотно остаёмся на лоне природы, потому что она не имеет мнения о нас.

Требование человека, чтобы его полюбили, есть величайшее из всех самомнении.

Кто до бешенства возбудил людей против себя, тот всегда приобретает партию и в свою пользу.

Всё необъясненное и тёмное кажется важнее объясненного и светлого.

Говорят об «удовольствии от самого дела»; но в действительности это есть удовольствие от самого себя с помощью дела.

Исповедь...

И вот пришёл день, когда я встал обнажённый перед самим собой и совесть моя возопила: «Где твоё слово? Ты ведь говорил, что не хочешь сбросить бремя суеты, так как истина тебе неведома. И вот она тебе ведома, и оно всё ещё давит тебя; у них же, освободивших плечи свои, выросли крылья: они не истомились в розысках и десятилетних (а то и больше) размышлениях».

Александр Блок...

Ты, может быть, не хочешь угадать,
Как нежно я люблю Тебя, мой гений?
Никто, никто не может так страдать,
Никто из наших робких поколений.

Моя любовь горит огнем порой,
Порой блестит, как звездочка ночная,
Но вечно пламень вечный и живой
Дрожит в душе, на миг не угасая.

О, страсти нет! Но тайные мечты
Для сердца нежного порой бывают сладки,
Когда хочу я быть везде, где Ты,
И целовать Твоей одежды складки.

Мечтаю я, чтоб ни одна душа
Не видела Твоей души нетленной,
И я лишь, смертный, знал, как хороша
Одна она, во всей, во всей вселенной.

Исповедь...

Блажен, кто любит Тебя, в Тебе друга и ради тебя врага. Только тот не теряет ничего дорогого, кому все дороги в Том, Кого нельзя потерять. А кто это, как не Бог наш, Бог, Который создал небо и землю и наполняет их, ибо, наполняя, Он и создал их. Тебя никто не теряет, кроме тех, кто Тебя оставляет, а кто оставил – куда пойдёт и куда убежит? Только от Тебя, милостивого, к тебе гневному. Где не найдёт он в каре, его достигшей, Твоего закона? А закон Твой истина, и истина – это Ты.

***

Прочь всё; оставим эти пустяки; обратимся только к поискам Истины. Жизнь жалка; смертный час неизвестен. Если он подкрадётся внезапно, как уйду я отсюда? Где выучу то, чем пренебрёг здесь? И не придётся ли мне нести наказание за это пренебрежение?

Герман Гессе...

Мои сестры принадлежали тоже к светлому миру. Они, как мне часто казалось, были по сути ближе к отцу и матери, они были лучше, нравственнее, непогрешимее, чем я. У них были недостатки, были дурные привычки, но мне казалось, что это заходит не очень глубоко, не так, как у меня, где соприкосновение со злом часто оказывалось мучительно-тяжким, где темный мир находился гораздо ближе. Сестер, как и родителей, надо было щадить и уважать, и если случалось поссориться с ними, ты всегда оказывался плохим перед собственной совестью, зачинщиком, который должен просить прощения. Ибо в сестрах ты обижал родителей, добро и непреложность. Были тайны, поделиться которыми с самыми скверными уличными мальчишками мне было куда легче, чем с сестрами. В хорошие дни, когда все светло и совесть в порядке, бывало просто восхитительно играть с сестрами, держаться с ними приятно и мило и видеть самого себя в славном, благоприятном свете. Так, наверно, было бы, если бы сделаться ангелом! Ничего более высокого мы не знали, и нам казалось дивным блаженством быть ангелами, окруженными сладкозвучием и благоуханием, как сочельник и счастье. О, как редко выдавались такие часы и, дни! За игрой, за хорошими, невинными, разрешенными играми мною часто овладевала горячность, которая претила сестрам, вела к ссорам и бедам, и если на меня тогда находила злость, я становился ужасен, я делал и говорил вещи, делая и говоря которые в глубине души уже обжигался их мерзостью. Затем наступали скверные, мрачные часы раскаяния и самоуничижения, а затем горькая минута, когда я просил прощения, а потом снова, на какие-то часы или мгновения - луч света, тихое, благодарное счастье без разлада.

***

Сторожа спрашивают:
- Сторож, ещё темно? Сторож, ещё темно?
А сторож отвечает:
- Надвигается утро... Но ещё темно...

Свами Вивекананда...

Я пришёл к уверенности, что ни одно моё стремление в жизни, хорошо или дурно направленное, не пропало даром, но что я – результат всего моего прошлого, как хорошего, так и дурного. Я делал в моей жизни много ошибок, но уверен, что если бы исключить хотя бы одну из них, я не был бы тем, что я есть, а я вполне доволен собою. Я этим не хочу сказать, что вы должны сделать ошибки. Не поймите меня в этом ложном смысле. Но не смущайтесь, если сделайте несколько ошибок. Знайте, что в конце концов всё исправится. Иначе быть не может, потому что правильность действии и чистота – в нашей природе, а природа никогда не может быть никакими средствами устранена. Сущность нашей природы всегда останется та же самая.

***

მე არ მინდოდა სიცოცხლე.
არც სიკვდილი.
მე რაღაც სხვა მსურდა...

Свами Вивекананда...

Чувствуйте, как Христос, - и вы будете Христом; чувствуйте, как Будда, - и вы будете Буддой. Чувство - это жизнь, сила, без которых никакими умственными усилиями нельзя постичь Бога.

Герман Гессе...

Снова и снова схожу я
В твои глубины, о память ушедших дней,
В глубины, где нахожу я
Смутную жизнь давно отлетевших теней.
Та жизнь меня окликает
Голосом зова, и я покорен ему,
Окликает меня, увлекает,
И я должен никнуть, никнуть во тьму...

Провозвестие Рамакришны...

Мать, я поручаю себя Твоему милосердию. Да хранит меня лотос Твоих ног от всего, что удаляет Твоих детей от Тебя! Я не ищу, добрая Мать, чувственных удовольствий, не ищу славы. Нет у меня стремлений к сиддхи (силы йогов), которые помогают совершать чудеса. Я молюсь, добрая Мать, о чистой любви к Тебе, незапятнанной желаниями, любви без примеси, любви, не жаждущей мирских вещей, любви к Тебе, которая выливается непрошенная из глубины бессмертной души. Сделай так, о Мать, чтобы Твоё дитя, очарованное обаянием Твоих волшебных сил (маий), не забывало Тебя, запутавшись в красивой сети самсары, которую ты выткала. Сделай так, чтобы Твоё дитя не прельстилось ими. О добрая Мать, разве Ты не знаешь, что Твоё дитя не имеет никого в мире, кроме Тебя? Я не знаю как воспевать Твоё имя с достаточной преданностью. Нет у меня достаточного знания, ведущего к Тебе, нет у меня достаточной любви к Тебе. Дай мне эту любовь по Твоему бесконечному милосердию!

Провозвестие Рамакришны...

Голос прозвучал для утомлённого, уставшего от самого себя человека: «Ты должен родиться снова и любить!»

Девушка из Spoleto...

Строен твой стан, как церковные свечи.
Взор твой - мечами пронзающий взор.
Дева, не жду ослепительной встречи -
Дай, как монаху, взойти на костер!

Счастья не требую. Ласки не надо.
Лаской ли грубой тебя оскорблю?
Лишь, как художник, смотрю за ограду,
Где ты срываешь цветы, - и люблю!

Мимо, все мимо - ты ветром гонима -
Солнцем палима - Мария! Позволь
Взору - прозреть над тобой херувима,
Сердцу - изведать сладчайшую боль!

Тихо я в темные кудри вплетаю
Тайных стихов драгоценный алмаз.
Жадно влюбленное сердце бросаю
В темный источник сияющих глаз.

Свами Вивекананда...

Есть другой сорт людей, которые похожи на жемчужницу сказки. Жемчужница живёт на дне моря и поднимается на поверхность, чтобы схватить дождевую каплю, когда восходит звезда Свати. Она плавает на поверхности моря, широко раскрыв свою раковину, пока ей не удаётся схватить каплю дождя, а затем погружается вниз до своего морского ложа и там остаётся, пока не выработает из той капли великолепную жемчужницу.

ტერენტი გრანელი...

ახლა საღამო ხომ ცისფერია
(სადღაც ქარები მთაზე ტიროდნენ).
მე დასვენება არ მიწერია,
ყოველთვის მინდა, რომ მივდიოდე.
სული დაფარეს ღამის ჩრდილებმა,
ახლა ცხოვრება სხვა ნაპრალია.
თუ ვტოვებ გიჟის შთაბეჭდილებას,
დაო, ეს მხოლოდ გრძნობის ბრალია.
მე ახლა ისევ დარდით ვივსები,
მივდივარ ნელა და საღამოა.
მე დასვენებას ვერ ვეღირსები,
სანამ სიკვდილი ჩემთან არ მოვა.
ახლა საღამო ხომ ცისფერია
(სადღაც ქარები მთაზე ტიროდნენ).
მე დასვენება არ მიწერია,
ყოველთვის მინდა, რომ მივდიოდე.

Свами Вивекананда...

Мир совершенен, т.е. он в совершенстве приспособлен для предназначенной ему цели.

Карма-йога...

Тот человек идеален, который среди величайшей тишины и уединения находит самую напряженную деятельность и среди напряженной деятельности находит тишину и уединение пустыни. Он обрел тайну самообладания: он имеет власть над собой. Он идет по улицам большого города с его шумным движением, но ум его спокоен, как будто он находится в пещере, куда ни один звук не долетает, и все время ум его напряженно работает.

Александр Блок...

Ночь - как ночь, и улица пустынна.
       Так всегда!
Для кого же ты была невинна
       И горда?

Лишь сырая каплет мгла с карнизов.
       Я и сам
Собираюсь бросить злобный вызов
       Небесам.

Все на свете, все на свете знают:
       Счастья нет.
И который раз в руках сжимают
       Пистолет!

И который раз, смеясь и плача,
       Вновь живут!
День - как день; ведь решена задача:
       Все умрут. 

Гордость...

Вечером светящиеся червячки могут думать, что они освещают мир; но когда звёзды начинают сиять, их гордость должна исчезнуть. Звёзды в свою очередь думают, что они освещают мир; но когда восходит луна, их лучи меркнут, и звёзды оказываются пристыженными. Луна также думает, что её свет освещает всё; но вот наступает заря и восходящее солнце заставляет совершенно исчезнуть свет месяца.

Философия йоги...

Душистый цветок не гоняется за пчёлами, но терпеливо ждёт, когда они сами прилетят к нему…

Walt Whitman...

Soothe! soothe! soothe!
Close on its wave soothes the wave behind,
And again another behind embracing and lapping,
every one close,
But my love soothes not me, not me.

Low hangs the moon, it rose late,
It is lagging-I think it is heavy with love,
with love.

O madly the sea pushes upon the land,
With love, with love.

O night! do I not see my love fluttering out
among the breakers?
What is that little black thing I see there
in the white?

Loud! loud! loud!
Loud I call to you, my love!
High and clear I shoot my voice over the waves,
Surely you must know who is here, is here,
You must know who I am, my love.

Low-hanging moon!
What is that dusky spot in your brown yellow?
O it is the shape, the shape of my mate!
O moon do not keep her from me any longer.

Land! land! O land!
Whichever way I turn, O I think you could give me my
mate back again if you only would,
For I am almost sure I see her dimly whichever way I look.

O rising stars!
Perhaps the one I want so much will rise, will rise
with some of you.

O throat! O trembling throat!
Sound clearer through the atmosphere!
Pierce the woods, the earth,
Somewhere listening to catch you must be the one I want.

Shake out carols!
Solitary here, the night's carols!
Carols of lonesome love! death's carols!
Carols under that lagging, yellow, waning moon!
O under that moon where she droops almost down
into the sea!
O reckless despairing carols.

But soft! sink low!
Soft! let me just murmur,
And do you wait a moment you husky-nois'd sea,
For somewhere I believe I heard my mate responding to me,
So faint, I must be still, be still to listen,
But not altogether still, for then she might not
come immediately to me.

Hither my love!
Here I am! here!
With this just-sustain'd note I announce myself to you,
This gentle call is for you my love, for you.

Do not be decoy'd elsewhere,
That is the whistle of the wind, it is not my voice,
That is the fluttering, the fluttering of the spray,
Those are the shadows of leaves.

O darkness! O in vain!
0 I am very sick and sorrowful.

O brown halo in the sky near the moon, drooping
upon the sea!
O troubled reflection in the sea!
O throat! O throbbing heart!
And I singing uselessly, uselessly all
the night.

O past! O happy life! O songs of joy!
In the air, in the woods, over fields,
Loved! loved! loved! loved! loved!
But my mate no more, no more with me!
We two together no more.

Open Road...

From this hour, freedom!
From this hour I ordain myself loos’d of limits and
imaginary lines,
Going where I list, my own master, total and absolute,
Listening to others, and considering well what they say,
Pausing, searching, receiving, contemplating,
Gently, but with undeniable will, divesting myself of the holds
that would hold me.

I inhale great draughts of space;
The east and the west are mine, and the north and the south
are mine.

I am larger, better than I thought;
I did not know I held so much goodness.

All seems beautiful to me;
I can repeat over to men and women, You have done such good to
me, I would do the same to you.

I will recruit for myself and you as I go;
I will scatter myself among men and women as I go;
I will toss the new gladness and roughness among them;
Whoever denies me, it shall not trouble me;
Whoever accepts me, he or she shall be blessed,
and shall bless me.

Walt Whitman...

Here is the test of wisdom,
Wisdom is not finally tested in schools,
Wisdom cannot be passed from one having it to another
not having it,
Wisdom is of the soul, is not susceptible of proof, is its own proof,
Applies to all stages and objects and qualities and is content,
Is the certainty of the reality and immortality of things, and the
excellence of things; Something there is in the float of the sight
of things that provokes it out of the soul.
Now I re-examine philosophies and religions,
They may prove well in lecture-rooms, yet not prove at all under
the spacious clouds and along the landscape and flowing currents.

Ralph Waldo Emerson...

Good-bye, proud world! I'm going home:
Thou art not my friend, and I'm not thine.
Long through thy weary crowds I roam;
A river-ark on the ocean brine,
Long I've been tossed like the driven foam:
But now, proud world! I'm going home.

Good-bye to Flattery's fawning face;
To Grandeur with his wise grimace;
To upstart Wealth's averted eye;
To supple Office, low and high;
To crowded halls, to court and street;
To frozen hearts and hasting feet;
To those who go, and those who come;
Good-bye, proud world! I'm going home.

I am going to my own hearth-stone,
Bosomed in yon green hills alone,--
secret nook in a pleasant land,
Whose groves the frolic fairies planned;
Where arches green, the livelong day,
Echo the blackbird's roundelay,
And vulgar feet have never trod
A spot that is sacred to thought and God.

O, when I am safe in my sylvan home,
I tread on the pride of Greece and Rome;
And when I am stretched beneath the pines,
Where the evening star so holy shines,
I laugh at the lore and the pride of man,
At the sophist schools and the learned clan;
For what are they all, in their high conceit,
When man in the bush with God may meet?

Особая реальность...

Дела людей – щиты от окружающих сил. Дела служат опорой, вселяют уверенность. То, что люди делают, и в самом деле важно – но только как щит. Мы не желаем понять, что дела человеческие – всего-навсего щиты, и позволяем им господствовать над нами, сокрушая нашу жизнь. Дела становятся важнее самого мира.

Мир представляется нам таким, а не иным, только потому, что мы убеждаем себя, что он таков. Перестань мы убеждать себя в этом и мир окажется другим.

Кастанеда...

Люди или побеждали, или терпели поражение, и, в зависимости от этого, они становились преследователями или жертвами. Эти два условия преобладали, пока человек не начинал в и д е т ь ; в и д е н и е рассеивало иллюзию победы, поражения или страдания. ... Я узнал, что бесчисленные пути каждого пересекаются в собственной жизни - все равны. Угнетатель и угнетаемый встречаются в конце, и единственная вещь, которая преобладает, это то, что жизнь была в целом слишком короткой для обоих...

Руссо...

Мне нужно уйти в себя чтобы любить...

Чжуан-цзы...

Великий Путь не называем.
Великое доказательство бессловесно.
Великая человечность нечеловечна.
Великая честность не блюдет приличий.
Великая храбрость не горит отвагой.

Чжуан-цзы...

Далеко на пустынном Севере есть океан, и этот океан - водоем, сотворенный природой. Обитает в нем рыба шириной в несколько тысяч ли, длины же она неведомо какой, и зовется она Кунь. Еще есть птица, и зовется она Пэн. Ее спина велика, как гора Тайшань, а ее крылья подобны туче, закрывшей небосклон. Раскачавшись на могучем вихре, она взмывает ввысь на девяносто тысяч ли и парит выше облаков в голубых небесах. Потом она летит на юг и опускается в Южный океан. А болотный воробышек смеялся над ней, говоря: "Куда только ее несет? Вот я подпрыгну на пару локтей и возвращаюсь на землю. Так я порхаю в кустах, а большего мне и не надо. И куда только несет эту птицу?" Такова разница между малым и великим.

George Byron...

Sorrow is knowledge: they who know the most
Must mourn the deepest o'er the fatal truth,
The tree of knowledge is not that of life.

Шри Ауробиндо...

Преданная любовь к Богу не достигает совершенства, пока не превращается в действие и знание. Если ты преследуешь Бога и уже настигаешь Его, не отпускай Его, пока не завладеешь Его реальностью. Если ты завладел Его реальностью, упорно стремись обладать Им во всей Его полноте. Его реальность одарит тебя божественным знанием, Его полнота принесет тебе божественные труды и свободную, совершенную радость во вселенной.

Иные гордятся своей любовью к Богу. Я же горжусь тем, что не любил Бога; это Он любил меня, и нашел меня, и заставил принадлежать Ему.

Совершенная любовь устраняет страх; но все же сохрани хоть легкую тень воспоминания о временах изгнания, и тогда совершенство станет более совершенным.

Моя душа - Божий пленник, захваченный Им в бою; она до сих пор вспоминает ту войну, хотя и оставшуюся далеко в прошлом, с восторгом, трепетом и восхищением.

Больше всего на свете я ненавидел боль, пока Бог не заставил меня мучаться и страдать; и тогда мне открылось, что боль - это лишь своевольная и извращенная форма высочайшего наслаждения.

Что касается меня, то, на мой взгляд, я имею право настаивать на том, чтобы Бог даровал мне Себя в мире точно так же, как и вне мира. Зачем Ему было вообще создавать мир, если Он хотел уклониться от этой обязанности?

"Жизнь, Жизнь, Жизнь", - слышу я крики страстей; "Бог, Бог, Бог", - отвечает душа. Пока ты не увидишь и не полюбишь Жизнь единственно как Бога, радость Жизни останется недоступной для тебя.

В неведении своем мы подобны детям, которые гордятся умением ходить без посторонней помощи и слишком упоены своими успехами, чтобы почувствовать руку матери на плече. Когда же мы пробуждаемся, мы видим, оглядываясь назад, что Бог всегда вел и поддерживал нас.

Я могу обратиться к Богу, моему провожатому и наставнику, и спросить его: "Я прав? или Ты в Своей любви и мудрости позволил моему разуму обмануть меня?" Усомнись в своем уме, если хочешь, но никогда не сомневайся в водительстве Господа.

Бог, не умеющий улыбаться, не смог бы создать этой забавной вселенной.

Мой возлюбленный снял с меня покровы греха, и я с радостью позволила им упасть; затем он потянул за мои покровы добродетели, но я устыдилась, испугалась и воспрепятствовала ему. И лишь когда он сорвал их с меня силой, я увидела, насколько далеко моя душа была спрятана от меня.

Я должен любить ближнего своего не потому, что он живет поблизости, - ибо что есть близкое и далекое? - не потому, что религии учат меня видеть в нем брата, - ибо где корни этого братства? - но потому, что он - это я. Понятия "близкое" и "далекое" имеют значение для тела, но сердце выше них. Узы братства связывают людей одной крови, соотечественников, единоверцев или все человечество, но что остается от этого братства, когда своекорыстие громко заявляет о себе? Только когда мы живем в Боге и изменяем ум, сердце и тело по образу этого космического единства, становится возможной эта глубокая, бескорыстная и нерушимая любовь.

Пребывать по ту сторону добра и зла не значит не делать для себя различия между деянием греховным и добродетельным - это значит постигать высокое и всеобщее благо.

Не отвращайся от уродливых гримас мира; мир - это раненая ядовитая змея на пути к предопределенной ей смене кожи и совершенству. Подожди, ведь это - божественное пари; из этой низости восстанет Господь во всем своем сиянии и торжестве.

Чжуан-цзы...

Однажды я, Чжуан Чжоу, увидел себя во сне бабочкой - счастливой бабочкой, которая порхала среди цветков в свое удовольствие и вовсе не знала, что она - Чжуан Чжоу. Внезапно я проснулся и увидел, что я - Чжуан Чжоу. И я не знал, то ли я Чжуан Чжоу, которому приснилось, что он - бабочка, то ли бабочка, которой приснилось, что она - Чжуан Чжоу. А ведь между Чжуан Чжоу и бабочкой, несомненно, есть различие. Вот что такое превращение вещей!

Novel of my dearest friend...

რამოდენიმე ამონარიდი:

"ხოლო ჭეშმარიტი სიყვარული კი ღმერთია, _ განაგრძობდა კამბისს, - და ვინაიდან ღმერთი მოძრაობაა, სიყვარულიც ასევე, და აი, რატომაა ყოველი მისი მოძრაობა მისებრ გაუგებარი, მისებრ უძირო და გონებით შეუცნობადი. ამიტომაც როდიაო იგი ყოველთვის სიხარულით, სიცილით და მზით სავსე.
_ სიყვარული უფრო ის ნაკადულია, რომელიც ჯერ ყვავილების და კენჭებისგან გაკეთებულ სარეცელზე მიჩრიალებს, შემდეგ ის თავის ბუნებას და სახეს იცვლის. ჯერ მდინარედ, ღელედ იქცევა, ხოლო საბოლოოდ კი უსაზღვრო ოკეანეს ერთვის, სადაც უსრულო ჭკუის ადამიანები ხშირად მოწყენილობას და ერთფეროვნებას ხედავენ, გაქცევას ცდილობენ, ხოლო დიდი სულის ადამიანები დაუსრულებელ ჭვრეტაში ეფლობიან. მამაკაცებს კი, რომლებიც ქალში მხოლოდ ქალს ხედავენ, ყოველ საღამოს შეუძლიათ ჰარამხანის საკადრისი ჰეტერები იყიდონ და იაფფასიანი სიხარული იგემონ. მე კი ამაზე უარს ვამბობ და თუმცა ღირსებას არვის შევალახინებ, არც ჩემს სიყვარულს შეველევი ესე იოლად."

***
"– მე შენ მიყვარდი,.. მიყვარდი მეტად, ვიდრე საკუთარი სიცოცხლე, ვიდრე ყველა მიზეზი და მიზანი მიწიერი თუ ზეციერი ცხოვრების. მიყვარდა ყველაფერი შენში.... კარგიც და ცუდიც, სათნოც და მუხანათიც, - აღტაცება შენი და საყვარელი დაღლილობაც შენი. მინდოდა ყოფილიყო მუდამ მზე შენს ზემოთ, შენთან და შენში, მინდოდა, გაეთბე მას და მოეცა სიხარული დაუსაბამო, ისევე, როგორც ფიქრები შენზე აღმავსებდნენ მე ნეტარებით და ღვთიური ძალით. მადლობა უფალს, რომ შენ იყავი,.. და მე არაფერს ვნანობ, არც არაფერს გთხოვ. იყავი ბედნიერი და იცოცხლე დიდხანს! ყველა იმ კეთილი გულის სახელით, ვინც ღირსი იყო და ვერ იცხოვრა, უყვარდა და ვერ შეიცნო მისი საზღაური. ერთი გახსოვდეს- სიყვარულია და მისი გაცემა მთავარი ამ ქვეყანაზე! ..."

მთლიანი ნოველა იხილეთ აქ

Шри Ауробиндо...

Если бы существовала только Жизнь, но не смерть, то не было бы и бессмертия; если бы существовала только любовь, но не жестокость, то вместо радости были бы обыденные мимолетные восторги; если бы существовал только разум, но не невежество, то наши величайшие достижения не выходили бы за пределы ограниченной рассудочности и житейской мудрости.

Лишь через совершенное отречение от желания - или через совершенное удовлетворение желания - можно войти в самые тесные объятия Бога, ибо и в том, и в другом случае выполняется главное условие: желание умирает.

Нелегко, пребывая в миру, оставаться свободным и жить при этом жизнью обыкновенного человека; но именно потому, что это нелегко, мы должны постараться и сделать это.

Знание - это дитя со всеми его открытиями; ибо едва узнав что-то новое, оно с радостными воплями и криками несется по улицам; Мудрость же долго хранит свои открытия в глубоком и великом безмолвии.

Любовь к уединению есть признак предрасположенности к знанию; само же знание достигается лишь тогда, когда неизменное ощущение уединенности не покидает нас ни среди толпы, ни на поле боя, ни в рыночной сутолоке.

Любить бездействие глупо и презирать бездействие глупо; бездействия не существует. Если в некий досужий миг ты пинаешь камень, лежавший на песке, действие твое отзывается эхом в обоих полушариях.

Существование воли и промысла Божьих вовсе не дает тебе права сидеть сложа руки и полагаться во всем на Его провидение, ибо действие твое - одна из Его главных движущих сил. Так встань же и действуй - не в эгоизме своем, но как обстоятельство, орудие и видимая причина события, предопределенного Им.

Когда ты сможешь увидеть, сколь необходимо страдание для венчающего все восторга, неудача - для совершенного успеха, а промедление - для конечной стремительности, тогда, возможно, ты начнешь понимать, пусть еще смутно и неясно, образ действия Божия.

Всякая болезнь - это путь к новому наслаждению здоровьем, всякое зло и страдание - это приготовление Природы к некоему более высокому блаженству и счастью, всякая смерть - это врата в величайшее бессмертие. Почему это так - тайна Божья, которую может постичь лишь душа, очищенная от эгоизма.

Кто такой сверхчеловек? Тот, кто способен возвыситься над поглощенным материей, внутренне раздробленным человеческим эго и обрести себя, цельного и обоготворенного, в божественной силе, божественной любви и радости и божественном знании.

Если задача Искусства состоит лишь в слепом подражании Природе, давайте предадим огню все картинные галереи и заменим их фотостудиями. Именно потому, что Искусство обнажает то, что Природа скрывает, скромное полотно художника дороже, чем все богатства миллионеров и сокровища королей.

Есть двое, для которых не потеряна надежда: человек, который почувствовал прикосновение Господне и повлекся за ним, и мыслящий скептик, убежденный безбожник; но догматики всех религий и бездумные болтуны от вольнодумия, - это мертвые души, следующие путем смерти, которую они называют жизнью.

Когда разум наш погружен в материю, он считает материю единственной реальностью; но возвращаясь к нематериальному сознанию, мы видим, что материя - лишь внешний покров, и ощущаем бытие в сознании как единственно реальное. Какое же из этих двух представлений истинно? Одному Богу известно; но человек, переживший оба эти состояния, с легкостью скажет, в каком из них сокрыто больше знания, могущества и блаженства.

Есть только одна и душа и одно бытие; значит, все мы видим одну и ту же объективную реальность; однако, в этом едином бытии-душе переплетаются многие умы и многие эго, поэтому один и тот же Объект все мы видим с разных сторон и в разном свете.

Шри Ауробиндо...

Моя душа знает, что она бессмертна. Ты же разымаешь на части мертвое тело и торжествующе вопрошаешь: "Так где твоя душа и где твое бессмертие?"

Кто-то постановил, что Бог должен быть таким-то и таким-то, или это не Бог. По-моему же, мне дано лишь познать, что есть Бог, и я не понимаю, как можно указывать Ему, каким Ему быть. Ибо где тот образец, по которому мы можем судить о Нем? Подобные суждения порождены безумием нашего эгоизма.

Если бы люди смогли получить хотя бы мимолетный проблеск того бесконечного наслаждения, тех совершенных сил, тех светоносных сфер стихийного знания, того глубочайшего покоя нашего бытия, которые ожидают нас на просторах, пока еще не достигнутых нашей животной эволюцией, они бросили бы все и не успокоились бы до тех пор, пока не овладели бы этими сокровищами. Но узок путь, с трудом поддаются двери, и всегда начеку страх, недоверие и скептицизм - верные стражи Природы, не дающие нам покинуть ее привычные пастбища.

ტერენტი გრანელი...

გარშემო დგება მზიანი სივრცე,
და ელვარებენ იქ სარკეები,
ნელა მიდიან ფიქრები ცისკენ,
ნელა მიდიან მარტის დღეები.
მე მინდა ისევ გრიგალში შესვლა
და ისევ მოდის მაღალი ფიქრი.
და პოეზია ტრიალებს ეხლა,
მხოლოდ ტერენტი გრანელის ირგვლივ.
და ჩემი დებიც მალე მოვლიან,
დღეა გაფურჩქვნის და აყვავების.
ორი მარტია, მთაზე თოვლია,
შორს დაფრინავენ ცაზე ყვავები.
და დღეა თეთრი, და დღეა ვარდის
დაქრიან ქარნი, ეს დღე არ თბება.
რამდენი ცრემლი, რამდენი დარდი,
რამდენი ფიქრი და გამართლება.

გაზაფხულის საღამო...

გაზაფხულის საღამოა მშვიდი,
ხიდან ხეზე გადაფრინდა ჩიტი.

სული საზღვარს გადასცდება ფრენით,
ახლაც მახსოვს მისამართი შენი.

ცამდე წვდება ღამეების სიგრძე,
რაღაც დიდი სიხარული ვიგრძენ.

წინ მეშლება სხვა ოცნების არე,
მიწის ცქერით დაიღალა მთვარე.

გაზაფხულის საღამოა მშვიდი,
ხიდან ხეზე გადაფრინდა ჩიტი.

Весна...

Тихо струится река серебристая
В царстве вечернем зеленой весны.
Солнце садится за горы лесистые.
Рог золотой выплывает луны.

Запад подернулся лентою розовой,
Пахарь вернулся в избушку с полей,
И за дорогою в чаще березовой
Песню любви затянул соловей.

Слушает ласково песни глубокие
С запада розовой лентой заря.
С нежностью смотрит на звезды далекие
И улыбается небу земля.

***
В цветах любви весна-царевна
По роще косы расплела,
И с хором птичьего молебна
Поют ей гимн колокола.
Пьяна под чарами веселья,
Она, как дым, скользит в лесах,
И золотое ожерелье
Блестит в косматых волосах.
А вслед ей пьяная русалка
Росою плещет на луну.
И я, как страстная фиалка,
Хочу любить, любить весну.

O Me! O Life!..

O me! O life!... of the questions of these recurring;
Of the endless trains of the faithless - of cities fill'd
     with the foolish;
Of myself forever reproaching myself, (for who more
     foolish than I, and who more faithless?)
Of eyes that vainly crave the light - of the objects mean -
     of the struggle ever renew'd;
Of the poor results of all - of the plodding and sordid
     crowds I see around me;
Of the empty and useless years of the rest - with the rest
     me intertwined;
The question, O me! so sad, recurring - What good amid
    these, O me, O life?

Answer:

That you are here - that life exists, and identity;
That the powerful play goes on, and you will contribute a verse.

Walt Whitman...

Why should I be afraid to trust myself to you?
I am not afraid, I have been well brought forward
     to you,
I love the rich running day, but I do not desert her
     in whom I lay so long,
I know not how I came of you and I know not where
I go with you, but I know I came well and shall go well.

I will stop only a time with the night, and rise betimes,
I will duly pass the day O my mother, and duly
     return to you.

***

Love, that is all the earth to lovers -
     love, that mocks time and space,
Love, that is day and night - love, that is sun and moon
     and stars,
Love, that is crimson, sumptuous, sick with perfume,
No other words but words of love, no other thought
     but love.

Фридрих Ницше...

Я должен быть ангелом, если только я хочу жить: вы же живете в других условиях.

Для меня не должно быть человека, к которому я испытывал бы отвращение или ненависть.

Люблю ли я музыку? Я не знаю: слишком часто я ее и ненавижу. Но музыка любит меня, и стоит лишь кому-то покинуть меня, как она мигом рвется ко мне и хочет быть любимой.

Это благородно - стыдиться лучшего в себе, так как только сам и обладаешь им.

Я не бегу близости людей: как раз даль, извечная даль, пролегающая между человеком и человеком, гонит меня в одиночество.

Samuel Taylor Coleridge...

Не looked at his own Soul with a Telescope.
What seemed all irregular he saw and shewed
to be beautiful Constellations and he added to
the Consciousness hidden worlds within worlds.

(Он взглянул на свою душу в телескоп.
То, что раньше представлялось совершенно                                                                          беспорядочным,
оказалось прекрасными созвездиями,
ему открылись скрытые миры внутри миров.)

Артур Шопенгауер...

Кому приходится жить с людьми, тот не имеет права отворачиваться от той или иной индивидуальности, раз она определена и дана природой, какой бы жалкой, дурной или смешной она ни была. Надо признать ее за нечто непреложное, нечто такое, что в силу вечных, метафизических законов должно быть таким, каким оно есть; в худшем случае надо сказать себе: "и такие чудаки необходимы". Действуя иначе, человек поступает несправедливо и вызывает противную сторону на смертный бой. Ибо никто не может изменить своей индивидуальности - своего нравственного характера, умственных сил, темперамента, физиономии и т.д. Если мы осудим решительно все существо данного человека, то понятно, ему придется начать с нами безжалостную борьбу; ведь мы готовы признать за ним право на существование лишь под тем условием, чтобы он стал другим, - а измениться он не может. Поэтому, живя с людьми, мы должны признавать каждого, считаться с его индивидуальностью, какова бы она ни была, и думать лишь о том, как использовать ее, сообразуясь с ее свойствами и характером, - отнюдь не надеясь на ее изменение и не осуждая ее за то, что она такова. Именно таков смысл слов: "leben und leben lassen" (жить и давать жить другим). Однако, это не так легко, как правильно, и счастлив тот, кому совсем не приходится сталкиваться с иными личностями. ... Относительно многих самое умное будет думать: "Изменить я его не изменю, постараюсь поэтому его использовать".

Никто не может видеть выше себя. Этим я хочу сказать, что человек может видеть в другом лишь столько, скольким он сам обладает, и понять другого он может лишь соразмерно с собственным умом. Если последний у него очень невелик, то даже величайшие духовные дары не окажут на него никакого действия, ив носителе их он подметит лишь одни низкие свойства, т. е. слабости и недостатки характера и темперамента. Для него этот человек только и будет состоять, что из недостатков; все его высшие духовные способности, так же не существуют для него как цвета для слепых. Любой ум останется незамеченным тем, кто сам его не имеет; всякое уважение к чему-нибудь есть произведение достоинств ценимого, умноженных на сферу понимания ценителя.